Неподатное население Енисейской губернии в первой половине XIX в.

В XIX в. усилился процесс поляризации основной классовой структуры общества, начали формироваться новые категории населения, связанные с раннебуржуазными отношениями.

Богородице-Рождественский кафедральный собор на Новобазарной площади в Красноярске, 1845—1861 гг. Не сохранился. Источник: Иллюстрированная история Красноярья (XVI — начало XX в.), 2012 г.

Неподатное население представляло в Сибири в основном интересы эксплуататорских сословий страны. К 1861 г. неподатных в Енисейской губернии насчитывалось свыше 24 тыс. человек, или 7,4% общего числа жителей обоего пола. Из них было 2210 дворян, до 2 тыс. духовенства, свыше 7 тыс. военных и отставных чинов, 12,6 тыс. казаков и 231 почетный гражданин. Приток дворян значительно возрос в связи с развитием золотопромышленности и административными реформами. Даже титулованная знать не гнушалась входить во многие акционерные общества по добыче золота. Многие их комиссионеры, доверенные и управляющие приисками происходили из благородного сословия. Обстоятельства, приводившие их в Сибирь, хорошо прослеживаются, например, на судьбе бывшего блестящего моряка-царедворца М. А. Бутакова, ставшего красноярцем и самым известным местным поэтом-сатириком, автором рукописной «Красноярской панорамы», в которой высмеивалось высшее красноярское общество. Из его послужных формулярных списков за 1858 и 1860 г. видно, что Михаил Александрович Бутаков (род. в 1820 г.) по происхождению был из дворян Петербургской губернии.

16-летним юношей он поступил 24 августа 1836 г. в Морской кадетский корпус, из которого выпущен 21 декабря 1839 г. морским офицером в чине мичмана, равном чину поручика в армии. Через пять лет М. А. Бутаков стал лейтенантом флота и в этом чине попал, очевидно, по протекции родственников, на службу при императорском дворе. Четыре года он командовал различными дворцовыми прогулочными судами и получил орден. Затем придворная служба 30-летнего блестящего морского офицера неожиданно оборвалась. Уволившись 16 октября 1850 г. «к статским делам» с очередным, но уже гражданским, чином коллежского асессора, он уехал в Сибирь. Если верить автору стихотворного «Ответа читателя» «Красноярской панорамы» Н. В. Латкину, который обнаружил знание биографии своего сатирика, причиной столь крутого поворота в его судьбе, возможно, была женитьба и рождение в 1850 г. дочери Александры, что могло не входить в планы материально помогавших ему родственников. По крайней мере, Н. В. Латкин писал, что автор «Панорамы» был «от деда посланный в край дальний для прокормления семьи». По словам того же Н. В. Латкина, М. А. Бутаков мало преуспел в золотопромышленности. Но его дела и, соответственно, вес в местном красноярском обществе неожиданно поправились с получением наследства от дяди.

Это позволило М. А. Бутакову активнее участвовать в деловых операциях. Так, из записей маклерской книги, где регистрировались различные деловые договоры и контракты при Красноярской городской думе за время с 23 сентября 1858 г. по декабрь 1859 г., узнаем, что коллежский асессор М. А. Бутаков получил 8 августа 1855 г. доверенность быть поверенным в делах крупного красноярского золотопромышленника Виктора Федоровича Базилевского и от его имени в марте 1858 г. купил у золотопромышленника Александра Николаевича Лопатина три его пая на Ново-Петропавловский рудник в Богучанской волости Енисейского округа, а в ноябре того же года продал весь рудник тому же Лопатину за 5 тыс. рублей. Хорошо информированный И. Ф. Парфентьев называет флота капитана М. А. Бутакова золотопромышленником богатым и сильным по связям и причисляет его к местной аристократии.

Дворяне несколько раз выдвигали проект насаждения в Сибири частного помещичьего землевладения. Консервативная часть сибирского общества, особенно чиновники, гильдейские купцы и мануфактуристы, с жаром поддерживали эту идею. Однако имперская власть ревниво охраняла в Сибири интересы казны в целом и фамильные интересы дома Романовых.

Духовенство со второй четверти XIX в. окончательно превратилось в замкнутую снаружи клерикально-профессиональную служебную корпорацию, став своего рода чиновниками духовного ведомства. По указу 1797 г., мирские выборы священников, причетников (дьяконы, пономари и дьячки) отошли в прошлое. Даже просвирнями стали определять только вдов и дочерей священно- и церковнослужителей. Синод рассматривал эти назначения формой сословно-ведомственного социального призрения.

Усилилась сословная замкнутость духовно-учебных заведений. Указами от 26 июня 1808 г. и 27 августа 1814 г. в духовное училищное ведомство стали зачислять всех детей духовенства 6—8 лет. Сирот учили за казенный счет. Закончившие обучение получали преимущественное право поступать на места отцов.

Складыванию кастовости духовенства способствовало распространение за Урал практики зачисления на свободные церковные места дочерей и других родственниц с правом определения на эти места тех, кто вступит с ними в брак. До 1869 г. духовная администрация устраивала браки и наследство подведомственного ей клира, приискивала невестам женихов, пристраивала их к церковным местам, разбирала семейные распри и расчеты.

Обеспечение каждому представителю духовного сословия и его семье права на прокормление по своему ведомству становилось все более сложной задачей в Сибири, т. к. естественный прирост опережал увеличение штатов клира. С конца XVIII в. Синод был вынужден разрешить семинаристам поступать на государственную службу по общегражданскому, педагогическому и медицинскому ведомствам. Неспособных и нерадивых, или, по тогдашней терминологии, «непонятных учеников», тоже отчисляли в «светское состояние».

С 1801 г. в Сибири разрешили замещать канцелярские должности детям духовенства, находящимся при отцах, а также семинаристам, но не выше риторического класса. С 1804 г. всем «праздным» детям духовенства и заштатным церковникам разрешили записываться «во всякий род жизни» по их желанию.

Общий сословный статус штатного духовенства несколько поднялся. С 1796 г. ему отменили телесные наказания за уголовные преступления (за должностные проступки священнослужителей эта мера наказания была запрещена раньше). Все духовные лица и члены их семей получили эту привилегию в 1801—1808 гг. При Павле I дворы церковников освободились от сборов на содержание местной полиции, при Александре I — от постоя, поземельных сборов и прочих городских и полицейских повинностей, кроме расходов на исправление мостовой и фонарей. С 1804 г. все лица духовного звания могли приобретать незаселенные земли. Запрет на торгово-предпринимательскую деятельность сохранялся, но при Николае I сделали исключение для вдов духовных лиц. С 1798 г. духовенство стало получать от правительства особые награды и поощрения за должностные успехи, в т. ч. получение креста для ношения на шейной цепи; употребление бархатной камилавки, или скуфьи, а высшие, начиная с архимандрита, — митры; наконец, жалование дворянскими орденами.

Вместе с тем зависимость духовенства от светских властей возросла, особенно с начала 1850-х гг., когда белое духовенство всех трех сибирских епархий перевели на штатное жалованье. Полицейско-охранительная функция духовного ведомства была усилена. Так, с конца XVIII в. от каждого священника при вступлении в сан требовалось обязательство «не прикладывать рук к крестьянским челобитным и стараться об отвращении» народных волнений.

Клерикально-идеологическое воздействие на горожан усиливалось еще и потому, что число церковников, благодаря удвоению штатов и строительству новых храмов, росло почти в два раза быстрее численности жителей.

Во второй четверти XIX в. углубился разрыв между сословной формой и классовой сущностью и у сибирских казаков. По своим служебным функциям эти иррегулярные войска входили в низовые звенья полицейско-фискального аппарата. В то же время они оставались тружениками и были на своих 30 десятинах вооруженными крестьянами с наделом. Казачья старшина (верхушка) так и не получила, несмотря на офицерские чины, права потомственного дворянства.

После реформ М. М. Сперанского в Красноярске с округом остались две сотни казаков (в 1862 г. 160 дворов и 379 душ мужского пола), а прочие сотни Енисейского казачьего полка расселили по округам губернии. Казаки постепенно растворились в среде мещан и чиновников. Это отчетливо прослеживается на старожильческой казачьей семье Суриковых, откуда вышел известный художник.

Дед Василия Ивановича Сурикова, полный тезка внуку (1786—1836), как сын отставного пятидесятника добился почти максимума возможного на службе. Он стал атаманом Красноярской казачьей команды. Из троих сыновей двое (Марк и Иван) продолжали казачью службу. Марк Васильевич (1829—1856) дослужился до хорунжего Енисейского казачьего конного полка, то есть получил первый офицерский чин. Художник незадолго до своей смерти рассказывал поэту М. Волошину: «Дяди, Марк Васильевич и Иван, образованные были. Много книг выписывали. Журналы „Современник“ и „Новоселье“ получали. Я Мильтона „Потерянный рай“ в детстве читал, Пушкина и Лермонтова. Лермонтова любил очень. Дядя Иван Васильевич на Кавказ одного из декабристов переведенных сопровождал — вот у меня есть шашка, что тот ему подарил. Так он оттуда в восторге от Лермонтова вернулся. Снимки ассирийских памятников у них были… Дядя Марк Васильевич, он уже болен был тогда, мне вслух „Юрия Милославского“ (писателя М. Н. Загоскина. — Прим. авт. Геннадия Быкони) читал. Это первое литературное произведение, что в памяти (моей. — Прим. авт. Геннадия Быкони) осталось… Дядя Марк Васильевич и Иван Васильевич оба молодыми умерли от чахотки. На парадах простудились. Времена были николаевские — при сорокаградусных-то морозах в одних мундирчиках. А богатыри были. Непокорные. Когда после смерти дедушки (двоюродного Александра Степановича в 1854 г. — Прим. авт. Геннадия Быкони) другого атаманом назначили, им частенько приходилось на гауптвахте сидеть».

Третий сын, отец художника, тоже Иван (1806—1859), после окончания Красноярского уездного училища пошел по гражданскому ведомству. В 1829 г. он определился писцом в канцелярию общего губернского управления, затем занимал ряд других чиновничьих должностей, служил в уездном земском суде, губернской казенной палате, был смотрителем красноярских богоугодных заведений. В чине коллежского секретаря X класса чинов, с правами личного дворянина, Иван Васильевич получил в 1854 г. место смотрителя акцизного управления по Сухобузимской дистанции Красноярского округа (ныне с. Сухобузимское), где через пять лет умер. Его сын, первенец от второго брака с Прасковьей Федоровной Торгашиной, происходившей из старинного красноярского казачьего рода, после окончания приходских классов (1854—1858) и учебы в уездном училище в Красноярске (1858—1861) тоже начинал службу с должности писца в губернском совете Енисейской губернии.