Одно время имя Хазрета Меджидовича Совмена было малоизвестно за пределами его профессиональной сферы — золотодобычи. Сейчас скорее наоборот — не всякий вспомнит о том, что Совмен — автор нескольких изобретений в золотодобывающей промышленности, смелый предприниматель-новатор, политик, в конце концов (пять лет он возглавлял Адыгейскую республику). Его деятельность благотворителя настолько впечатляет, что рядом с ней меркнут все былые регалии и заслуги. «Совмен» буквально переводится с адыгейского языка как «тысяча парней». Что ж, фамилия вполне говорящая — разнообразных событий и дел на долю нашего героя выпало более чем достаточно. Его наград тоже хватило бы многим. Совмен не только почетный гражданин Красноярского края, но и почетный гражданин Красноярска и Енисейска. Он удостоен ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й и 3-й степеней. В 2005 году ему был присужден почетный титул «Президент года». Он кавалер орденов «За честь и доблесть» за служение российскому народу, «Знак Почета» и святого благоверного князя Даниила Московского 1-й степени, кавалер медали «Слава Адыгеи». Он был удостоен высшей награды главной российской премии — «Российский национальный Олимп».
Хазрет Совмен родился 1 мая 1937 года в адыгейском селе Афипсип Теучежского района Краснодарского края. Совмены — древний род, живший по берегам Черного моря. В семье кроме Хазрета было семеро детей.
— Я всем обязан своим родителям. Они мне дали все, в первую очередь — жизнь. Они воспитали меня на принципах традиционной адыгейской этики, по которым жили сами. Мы восхищались ими, односельчане ими восхищались. Мы никогда не слышали, чтобы они разговаривали друг с другом громко.
Совмен часто повторяет: «Я всю жизнь прожил с твердой верой в то, что каждый, кто имеет возможность помочь ближнему, обязан это сделать». Эта убежденность, стремление помочь, поделиться с нуждающимися были заложены в Хазрета с самых ранних лет опять же родителями. Не все солдаты, ушедшие на фронт в Великую Отечественную войну из села, где жила семья Совмена, вернулись домой, к своим семьям. Отцу Хазрета повезло. Он вернулся, и до конца жизни чувствовал свою ответственность перед вдовами, которые жили в селе. Первые послевоенные годы были несказанно трудными: восстанавливалось разрушенное за годы войны народное хозяйство, производство переходило на мирные рельсы, продовольствия не хватало. Для многих это время было по-настоящему голодным...
Наш герой вспоминает:
— Отец потихоньку все приготовит, тогда ведь нельзя было показывать, что ты кому-то помогаешь, и ночью вместе с братом шел к вдовам, которые с детьми остались, и помощь оказывал. Зерном делился, керосином делился. У нас был такой раз и навсегда установленный порядок: когда разделывали баранину, обязательно разносили по соседям. Нам самим после этого хватало на один раз, но даже мысли не было отказаться от этого. Мы это все видели. И учились у него заботиться о ближних. Никто нас не заставлял, просто мы чтили отцовские наказы, у нас не было сомнений, что все это правильно. Потом уже, когда я приезжал в родной дом, отец спрашивал меня: «Что ты сделал для родного села? А что для Адыгеи сделал? А что для Кубани сделал?» И я ему докладывал.
В детстве в результате несчастного случая Хазрет на некоторое время потерял зрение. Упорство, с которым он учился читать по свинцовой пластине, во многом сформировало его решительный, бойцовский характер. Когда зрение вернулось, он прочитал немало книг, в том числе произведения Джека Лондона, посвященные старателям, которые работали во времена золотой лихорадки на Аляске. Он зачитывался ими, словно предчувствуя собственную судьбу, в которой было такое, о чем и не подумали бы герои этих рассказов. С детства он мечтал об опасных приключениях, путешествиях в дальние края, о тяжелой, но героической работе. Этим мечтам было суждено сбыться. Совмен жил вдали от дома, от родной солнечной Кубани, на Крайнем Севере, в суровых краях. Он двигался по этой холодной земле твердо и быстро, как катящийся камень. И никогда не сворачивал с выбранного пути. С 1958 по 1961 год служил в рядах Советской армии в Севастополе. Там стал командиром взвода элитной Московской отдельной части. Взвод Совмена регулярно занимал на учениях первое место во всем Киевском военном округе.
— Учения были очень ответственные: кто-то будет летать, кто-то стрелять, кто-то в окопе сидеть, а кто-то — плыть. Я тогда замполиту говорил: «Если вам нужен хороший показатель, я его обеспечу, но тогда вы или мою маму привезите ко мне хоть на день, или меня отпустите к маме — тогда будут вам результаты». Замполит договаривался со мной: «Ну ладно, не свирепствуй, ты же знаешь, все равно тебя отпустят. Если нет, так на курорт тебя отправим». Тогда каждый год я обязательно приезжал к маме на два-три дня.
После демобилизации Хазрет поддался на уговоры товарищей и поехал не домой, а на остров Врангеля в Северном Ледовитом океане.
— Мы только географически знали, по карте, где же этот остров Врангеля находится. Выезжали на зиму глядя, и в итоге добрались туда! До Хабаровска хорошо доехали. Там пришлось подрабатывать. В Магадан прилетели, снова пришлось подрабатывать. В Певек прилетели, тоже пришлось подрабатывать. До мыса Шмидта добрались, опять пришлось подрабатывать. Перелетели пролив Лонга, оказались на острове. Там мы остались, в золотую промышленность попали. На капитал начальный, на деньги, которые у меня оставались, я организовал золотодобычу. Как сейчас модно говорить, рыночные отношения создал. Помню, когда я год проработал механиком на предприятии «Северовостокзолото», уволился, вышел из отдела кадров, где меня уже поджидал человек и пригласил на работу. Говорит, мы вас знаем. Я говорю, что не хочу больше работать, еду домой, к маме, соскучился по ней очень... Ну он меня уговорил задержаться, поработать полгода. Эти «полгода» растянулись на 37 лет.
В 29 лет он стал председателем артели «Восход», еще через три года — руководил артелью «Союз» на Чукотке.
— Я единственный на Чукотке оставался, а на моем предприятии осуществлялась осенне-зимняя промывка. Это самый адский труд человеческий. Адский! Там надо было грунт разогревать, воду кипятить, в палатке это все... И добывали мы металл. Очень тяжело приходилось, когда план не выполняли. Но мы энтузиасты страшные были и старались не то что выполнить, но иногда даже сверхплан обеспечивать, если поступало такое задание. Хотя такой труд и оплачивался в несколько раз выше обычного, так что не могу сказать, что это была эксплуатация.
Без отрыва от производства он окончил Магаданский политехнический техникум. На счету его предприятий разработка сложнейших месторождений на Чукотке и в Магадане. Занимался молодой старатель не только добычей драгоценного металла, но старался помочь людям, которые в тот момент находились рядом.
— В начале семидесятых годов на чукотско-якутской границе я встретился с местным населением и узнал об их проблеме. У них было очень много оленей — десятки тысяч. Но перегнать их через Омолонскую гряду составляло огромные сложности. Это было почти невозможно. И ценнейшее, полезнейшее мясо там выращивали, получалось, напрасно — олени разгуливали, что называется, «в собственном соку». И все это считалось совхозом. Такая ситуация казалась всем нормальной — у власти ничего толкового сделать не получалось. Когда я туда пришел, то организовал для них там забой оленей. Потом я завозил туда зимой грузы. А от них груз вывозил бесплатно. Несколько тысяч оленей забьют, мы поможем: и забой организуем, и вывезем. Потом туда деревянные тротуары решил я с Камчатки забросить... В общем, тогда уже старался для народа все делать, не преследуя никакой корыстной цели. Наоборот, когда видели это, старались меня еще как-нибудь нагрузить. Не знал, куда деваться! Всегда ведь у нас нагружали тех, кто хорошо дело делает.
Старатели, золотоискатели, геологоразведчики вообще особая каста людей. И если среди них человек становится «своим», а уж тем более выбивается в лидеры, это дорогого стоит. Работать порой приходилось в условиях предельно экстремальных. Геологическая разведка в те годы переживала еще свой «романтический», наиболее опасный период. Почувствовав все трудности, что называется, на собственной шкуре, Совмен-руководитель стал уделять особое внимание вопросам охраны труда. Сам он тогда нередко рисковал жизнью, трижды попадал в авиакатастрофы, тонул в тракторе, провалившемся под лед. Однажды вертолет упал в реку Колыму — оборвалась балка. Вертолетчик закричал всем, чтобы готовились к падению.
— А как приготовиться? Хорошо еще, что у нас такой закон был: всегда в кармане леска и крючок. Везде обязательно это должно быть. Если же несколько крючков рыболовецких, а еще и патрон есть, тогда точно не пропадешь. По должности я с первого дня должен был наган при себе иметь. И в нем пять патронов всего. Тогда меня выбросило на другую сторону Колымы — далеко унесло от остальных. Это был август, когда как раз медведь свирепствует. Искали меня десять, двадцать дней — бросили. Все, думали, нет меня в живых. Я кричал, видел, как вертолеты летают, — не заметили. Если мне идти по течению вверх до Сеймчана, пришлось бы более четырехсот километров. Если вниз идти до Арьяка, то километров около двухсот. Я вниз пошел. Арьяк прошел. Ну, ходил, ходил — и вышел наконец. Живой, здоровый, только похудел немножко — из семидесяти килограммов сорок пять осталось.
В 1973 году мы — молодые были — поспорили с Виктором Савиным, моим товарищем, кто быстрее дойдет до участка Корынвейме. Мы договорились, что расходимся возле горы, обходим ее с разных сторон и приходим туда. Мороз тогда стоял вообще страшный — за шестьдесят. А если хорошо прижмет под утро, то и все 68 градусов было! Ну мы пошли. Без компаса, без ничего. Прийти — самое главное. Я отстал от него на сутки. Но оба пришли! Вот такой наша юность была.